Паршин А.Н.
Свет и Слово (к философии имени)

Что тверже, неизменней, могущественнее слова:
словом мир сотворен и стоит:
нося всяческая глаголом силы Своея.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Богословские споры сопровождали православие на всем его историче­ском пути. Их обострение происходило, как правило, вблизи от перелом­ных эпох человеческой истории: распад Римской империи и тринитарный вопрос, появление мусульманства и иконоборчество, споры о Фаворском свете и конец Византии. Казалось, что с наступлением Нового времени споры такого масштаба прекратились.

Прошло несколько столетий и в начале XX века возникло русское имяславие, в самом предверии перелома истории России и Европы. Со­бытия эти долгое время не привлекали особенного внимания и лишь те­перь, в новую переломную эпоху, вышли на поверхность и стали обсуж­даться. За последние годы появились несколько книг, содержащих основ­ные документы имяславческого движения, переизданы На горах Кавказа о. Илариона и Апология о. Антония Булатовича (в настоящем издании), написана подробная история движения в целом¹.

Наступило время понять в чем была суть богословских споров вокруг имяславия и что может внести в них наше время. Основная проблема состоит в понимании природы Имени Божия - есть ли оно творение че­ловека, придуманное для общения с Господом или же оно принадлежит Божественному миру. Этот вопрос можно уточнять: Имя Божие тварно или нетварно ? Оно находится во времени или в вечности и совечно Богу? И если мы принимаем последнюю возможность, то можно ли считать Имя Божие божественной энергией ?

Чтобы встать в определенное отношение к этим вопросам нужно вспом­нить, что в истории православия богословские истины были рациональ­ным оформлением духовного опыта². Не является исключением и исто­рия имяславия. Хотя об именах Божиих много написано почти у всех Отцов церкви, непосредственный толчок богословскому движению дал духовный опыт св. Иоанна Кронштадтского с его знаменитой формулой: Имя Божие есть Сам Бог, вокруг которой и скрестились все копья.

Можно думать, что решение имяславческих проблем зависит от но­вого духовного опыта, зреющего в глубинах церкви, в аскезе ее подвиж­ников. Но есть и другая сторона вопроса.

Изучая историю имяславия мы видим, что чисто светские представ­ления о природе языка играли огромную роль в происходившей тогда борьбе. Прежде всего это относится к вопросу о реализме или номина­лизме в понимании природы имени и вообще слова. Когда в начале века произошла церковная смута и возникло имяславческое движение, рус­ские философы о. Павел Флоренский и о. Сергий Булгаков поняли, что покуда вероучительная сторона имяславия еще не развита и неизвестно когда разовьется, можно попытаться построить реалистическую фило­софию имени, находящуюся на границе между богословием и языкозна­нием. Появились имяславческие главы Водоразделов мысли и Философия имени (позднее к ним присоединился и А. Ф. Лосев со своей Философией имени и ряд других мыслителей).

В лингвистике XX века восторжествовала однако соссюровская тео­рия произвольности языкового знака. Слова одного из борцов с имяс-лавием С. В. Троицкого "имена сами по себе нисколько не связаны с предметами <...> Имя есть лишь условный знак, символ предмета, со­зданный самим человеком", по оценке современного филолога, как будто списаны с теперешнего учебника по языкознанию. Не удивительно, что философия имени до сих пор почти не востребована языкознанием, хотя даже простое ее изучение могло бы подвинуть науку несколько дальше³.

Мы думаем, что такой процесс вполне возможен - не истолковывание богословских истин с помощью мирской науки (как это случилось во время имяславческих споров), а движение в обратном направлении. Это относится не только собственно к имяславию или философии имени, но вообще к тем представлениям о слове, которые имеются в Священном писании и свято-отеческой традиции.

В отличие от языкознания, не занимающего центральное место в со­временной науке, в богословии слово находится в центре мироздания. Вспомним прежде всего:

В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог (Иоан. 1,1).

В книгах Отцов церкви рассыпаны многочисленные высказывания о языке, о природе слова. Они любили находить для богословских вы­сказываний параллели из нашего, тварного мира. Вот одна такая линия аналогий:

Божественная природа                человеческая природа

Слова Божественные                  слова человеческие

душа                                                  тело

смысл слова                                   форма (тело) слова

На самом высшем, трансцендентном для нас уровне бытия находится Боговоплощение, неописуемое в земных словах соединение Божествен­ной и человеческой природы в Богочеловеке. Тем не менее, богословие нашло для этого такие слова: нераздельно и неслиянно. Мы не об­суждаем, как такие примеры могут помочь понять истины веры, вспом­ним, что апофатическое богословие выше катафатического, но предлага­ем пойти обратным путем, вниз с горних высей к нашей земной жизни.

Именно, высшие истины могут что-то просветить в наших попытках понять связь души и тела (в психологии), смысла слова и его формы (в языкознании). Во всех приведенных нами примерах мы видим пары, которые сопрягаются друг с другом антиномично, как об этом писал о. Павел Флоренский. Мы можем попробывать отнести то, что написано у Отцов церкви о двух природах, Божественной и человеческой, или о двух видах слов, к более низшим уровням бытия, чтобы, в частности, понять взаимоотношения смысла и формы слова. Такой подход явно имеет воз­можность дальнейшего развития уже в рамках чистой науки. Напомним, что главное в слове, - его смысл, точному определению никак не подда­ется. Семантика - самая темная и неразработанная часть лингвистики.

Приняв такую точку зрения мы неизбежно приходим к необходимо­сти рассматривать гораздо более широкий круг вопросов. Для понима­ния природы языка в свете святоотеческого учения нам нужно подумать и об устройстве мира, и о природе времени, и об умопостигаемом све­те, и о многом другом. По нашему глубокому убеждению изолированное изучение языковых проблем в свете богословия вряд ли приведет к су­щественному продвижению в их понимании.

Этим объясняется, что далее затрагиваются и вопросы, строго гово­ря, не относящиеся к имяславию и даже языкознанию. И прежде всего возникает фундаментальный вопрос: если мы стоим на позиции реализ­ма, а мы действительно на ней стоим, то где же находится язык ? Его материальная, звуковая оболочка - это колебания воздуха окружающего нас физического пространства. А само слово, его смысл ?

Начнем поэтому с выяснения, что говорит богословие об устройстве тварного мира.

Умопостигаемый тварный мир

"По первым словам летописи бытия, Бог "сотворил небо и землю" (Быт. 1, 1), и это деление всего сотворенного надвое всегда признавалось основ­ным. Так и в исповедании веры мы именуем Бога "Творцом видимых и невидимых", Творцом как видимого, так, равно, и невидимого". Этими словами начинает свой "Иконостас"о. Павел Флоренский, много пытав­шийся понять это деление тварного мира и строивший для этого даже и математические модели.

В богословии известны и другие слова для обозначения этих двух сфер бытия: духовный и вещественный миры, умопостигаемый (умозри­тельный, мысленный, сверхчувственный) и чувственный, бестелесный и телесный. К первому принадлежат ангелы и души людей, ко второму окружающий нас физический мир.

Священное писание и духовный опыт не так много говорят об устрой­стве умопостигаемого мира, но один вывод представляется несомненным - этот мир имеет иерархическое, ярусное или уровневое строение. "Небес­ная иерархия"Св. Дионисия Ареопагита дает подробное описание девяти чинов ангельской иерархии и их связи друг с другом. При этом подчерки­вается, что сколько чинов небесной иерархии и какие они, нам в точности неизвестно.

Одна из основных "функций"иерархии - созерцание Божественного света и передача его от более высоких ступеней иерархии к более низших. Можно сказать, что ангельский мир связывает транцендентный Боже­ственный мир и мир физический. Один из наиболее известных образов этой связи - лествица Иаковлева (Быт. 28, 12-13), идущая от земли на небо и ангелы Божии, восходящие и нисходящие по ней. Подобными об­разами переполнен мировой фольклор (разногласия состоят лишь в том сколько имеется уровней или небес).

Если о телесном, физическом мире наука в лице естествознания зна­ет довольно много, то что дают мирские знания о мире умопостигаемом ? Здесь больше всего постаралась философия - платоновское учение о мире идей. Резкое отличие платонизма от богословских представлений состоит в том, что идеи не являются личностями. Тем не менее многие понятия неоплатонизма были использованы Отцами церкви при бого­словском оформлении истин веры.

Как и в античные времена мы знаем, что идеи существуют, например, идеальные понятия в математике. В чувственном мире треугольников не найдешь, что не мешает многим людям свободно с ними обращаться. Для треугольников и вообще математических понятий остается лишь умопо­стигаемый, сверхчувственный мир. Говоря таким образом мы неявно под­разумеваем, что миры духовный и телесный - действительно отдельные миры, обособленные друг от друга. Нет, однако, ничего более далекого от истинного положения дел. Чтобы понять его, обратимся снова к бого­словским аналогиям, о которых мы говорили выше. Вот как их излагает св. Максим Исповедник:

Мир умопостигаемый находится в чувственном, как душа в теле, а чувственный мир соединен с умопостигаемым, как тело соединено с ду­шой. И един мир, состоящий из них обоих, как один человек, состоящий из души и тела. Каждый из этих миров, сращенных в единении, не от­вергает и не отрицает другого, по закону [Творца], соединившего их. И, соответственно этому закону, в них заложен логос единообразующей силы, не позволяющей быть в неведении, несмотря на природную ина-ковость [двух миров], относительно тождества их по ипостаси в [этом] единении⁴.

Богословие нашло для такого соединения точные слова: нераздельно и неслиянно. Вопрос о существовании тварных идей - прообразов вещей, их "логосов"является, по-видимому, спорным. Различные взгляды Отцов церкви на это были собраны В. Н. Лосским⁵.

Принимая, что умопостигаемый мир содержит математические поня­тия⁶ , мы увидим, что и естествознание после долгого развития пришло к близким выводам. Окружающие нас физические тела, доступные орга­нам чувств, состоят из т.н. элементарных частиц, которые по существу являются чисто математическими конструкциями. Чем глубже мы по­гружаемся в материальный мир, тем дальше мы от него отдаляемся в направлении мира идеального.

Впрочем, естествознание началось с дуализма Декарта, закрепившего раскол мира на две субстанции - мысленную и протяженную. Последняя, которая и есть вещество, была ввергнута Декартом в физическое декар­тово пространство и этот шаг обусловил все дальнейшее развитие науки и все ее успехи. Каждый такой успех состоял в том, что в рамки декар­това пространства были вставлены сначала механика, тяготение, потом электричество, свет, теплота,...

Интересно, что в ту же эпоху, что и Декарт, Лейбниц размышлял о том, как описать мысленную субстанцию, включая сюда понятия, идеи, высказывания. Он пришел к своей универсальной характеристике, пред­ставляющей по существу попытку построить свое пространство для умо­постигаемого мира. Его идеи были основательно забыты вплоть до XX века⁷.

Учитывая исторический опыт естествознания (а это тоже опыт, к ко­торому мы должны прислушаться) , можно было бы начать с построения умопостигаемого мира как некоторого пространства. Причем возможно понимать такое пространство только как философскую категорию, или же сделать следующий шаг и представить его более конкретно как ма­тематическую конструкцию.

И затем соединить два мира, или два пространство - физическое и умопостигаемое в одно целое, как и должно быть.

Вернемся теперь к имяславию и богословским представлениям о при­роде слова. Один из самых активных борцов с афонскими монахами-имяславцами архиеп. Никон сравнивал имена с идеальными математи­ческими понятиями, точкой, прямой и т. д., имея в виду, что их нет в окружающем нас мире. Находясь в отличие от архиеп. Никона на по­зиции реализма, мы можем обернуть его аргументы против реального существования имен и признать, что имена существуют вполне реально, но не в вещественном, физическом мире, а в мире умопостигаемом, сверх­чувственном. Более точно, имена и вообще слова имеют "тело звуковую оболочку, находящуюся в чувственном мире, и "душу смысл, обитающую в умопостигаемом мире.

И если мы примем на время, что есть не просто умопостигаемый мир, но и отвечающее ему пространство, то это пространство и будет, среди прочего, вместилищем для языка.

Дерево и пространство языка

Как же подступиться к такой задаче - построению умопостигаемого пространства ? Так же как в физике геометрия была исходным пунктом для рассуждений Декарта, возьмем логику понятий, как она была раз­вита в античности. Описание понятий с помощью диарезиса, процесса деления надвое,- одна из сквозных тем диалогов Платона, обыгрывае­мых им постоянно. Более "научно"эта же процедура описана в Катего­риях Аристотеля и комментариях к ним Порфирия. Если дан какой-то признак или атрибут, то все предметы или вещи делятся на два класса, обладающих этим признаком и необладающих. Взяв еще один признак, мы можем продолжить деление. Структура, которая получается в итоге, будет иметь вид дерева, каждая ветвь которого разветвляется на после­дующие ветви. Каждая точка разветвления будет родом по отношению к последующей, а та будет по отношению к ней видом. Процесс всегда занимает конечное число шагов.

Такие деревья играют важную роль в языкознании, при анализе син­таксической структуры предложения или морфологической структуры слова. Каждому высказывания естественно сопоставляется древесная струк­тура: сначала предложение делится на группу подлежащего и группу сказуемого, затем каждая группа делится далее (выделяются определе­ния, дополнения и т.д.), пока не будет найдены все члены предложения.

Оказалось, что такая (поверхностная) структура не полностью отража­ет грамматику предложения и во многих случаях приходится дополнять дерево новыми ("невидимыми") ветвями, отражающими т.н. глубинную структуру. Только тогда можно понять многие законы синтаксиса, на­пример, переход от повествовательных предложений к вопросительным (трансформационная грамматика Н. Хомского).

Предложим для начала описывать предложения языка такими дере­вьями. Они, однако, содержат не так много от исходного предложения и на первый взгляд не очень годятся для такой роли. Выход состоит в том, чтобы перейти от деревьев, с конечным числом точек разветв­ления, к деревьям, ветвящимся до бесконечности, со все более "тонки-ми"листочками. Подобный переход был бы аналогичен переходу от ан­тичного пространства в геометрии, состоящего из конечного числа на­глядно представленных геометрических тел, к декартову пространству - бесконечному, однородному, гладкому, всюду одинаковому и вмещаю­щему в себя какие-угодно геометрические тела. В нашем ситуации полу­чается единое пространство, имеющее вид бесконечного универсального дерева, в которое можно вложить все те деревья которые мы рассматри­вали. Такую программу можно реализовать для математического языка, для самой простой его части - языка элементарной арифметики⁸.

Для обычного языка такой подход означал бы, что за каждым выска­зыванием языка, за каждым словом стояло бы бесконечное дерево, вы­ражающее его полностью. И все такие деревья содержались бы в едином универсальном пространстве (можно сказать, Мировом Дереве). Иначе можно сказать, что "настоящая"глубинная структура должна быть бес­конечной.

Философия языка, развитая в России в начале XX века, отчетливо со­знавала, что без явного учета бесконечности языковые явления поняты быть не могут. Этим она резко отличалась от представлений структура-листов, которые позднее стали доминировать в лингвистике.

Несколько характерных мнений:

Слово хочет быть услышанным, понятым, отвеченным и снова отве­чать на ответ, и так ad infinitum. Оно вступает в диалог, который не имеет смыслового конца (но для того или иного участника может быть физически оборван).

Не может быть изолированного высказывания. Оно всегда предпола­гает предшествующие ему и следующие за ним высказывания. Ни одно высказывание не может быть ни первым, ни последним. Оно только зве­но в цепи и вне этой цепи не может быть изучено⁹.

Что касается до семемы слова береза, то по самому существу дела ду­шу слова невозможно исчерпать хотя бы приблизительно < далее идут мифы, биология, искусство, поэзия, - А. П. > неуловимые эмоциональ­ные оттенки, что говорящий, вот сейчас, в данном случае, вкладывает в произносимое им слово береза: может быть растроганности воспоминани­ями о далекой родине, а может быть хозяйственной скорби о дороговизне дров и т.д. до бесконечности¹⁰.

Если принять, что приведенная нами конструкция может служить умопостигаемым пространством, то возникает вопрос как же быть с бес­конечностью с богословской точки зрения ? По представлениям западно­го богословия (прежде всего томизма) бесконечность есть неотъемлемый атрибут Бога, тварной бесконечности быть не может. Похоже, что другие богословы не столь категоричны в этом вопросе. Заметим, что и осно­ватель математической теории бесконечности - теории множеств Георг Кантор, который во многом исходил из представлений о бесконечности в (схоластическом) богословии, тем не менее считал, что бесконечность есть и в тварном мире. Наконец, нелишним будет отметить, что по теории Кантора бесконечностей много, что дает пищу для дальнейших размыш­лений.

Возвращаясь к описанию языка деревьями (в графическом смысле слова), нельзя не отметить, что связь слова и дерева (в обычном смысле) присутствует в фольклоре и мифологии многих народов, проглядывает в известных языковых метафорах и даже в лингвистической терминологии ("корень слова"). А. А. Потебня весьма внимательно разобрал символи­ческое представление слова как листа дерева в славянском фольклоре. В "Слове о полку Игореве"имеется весьма загадочный образ "мысленного дерева"(отсюда "растекаться мыслью по древу"). Исследователи отож­дествляют его с древом песен и поэзии и, что нам наиболее интересно, с райским древом жизни¹¹.

В православии Крест, на котором Спаситель принял страдания, счи­тается деревом и древо жизни книги Бытия прообразовательно его пред­ставляет. Стихиры и тропари праздника Воздвижения доставляют тому многочисленные примеры. Бог Слово и Крестное древо.

Время и вечность

Наш телесный, физический мир находится не только в пространстве, но и во времени. Применима ли категория времени к именам Божиим - одно из основных разногласий во время имяславческих споров. Если имена суть творения людей, то их когда-то не было и возможно когда-то и не будет. Имяславцы отстаивали противоположное представление о вечном существовании имен Божиих. Они опирались на ряд мест свято­отеческой литературы, где такое мнение выражено явно.

Одно из таких мест - комментарий к псалму 71 св. Афанасия Алек­сандрийского. По его словам, 17-ый стих псалма

Прежде солнца пребывает имя Его.

Показывает, что Сей, неумерщвленный вместе с младенцами, есть прежде сложения мира сущий со Отцем¹².

Здесь святитель сопоставляет "прежде солнца"и "прежде сложения мира"с одной стороны, и Бога Сына и Его имя, с другой.

Другое такое место - Слово на Обрезание Христово св. Дмитрия Ро­стовского, где говорится, что

Сие спасительное имя Иисус прежде всех веков в Тройческом Сове­те было предуготовано, написано и до сего времени было хранимо для нашего избавления < ... >.

Неизвестна была сила имени Иисусова, пока скрывалась в Предвеч­ном Совете, как бы в сосуде. Но как скоро то имя излилось с небес на землю, то тотчас же, как ароматное миро, при излиянии во время обреза­ния младенческой крови, наполнило вселенную благоуханием благодати, и все народы ныне исповедуют, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца ??? (Посл, к Филип., 2, И)¹³.

Стих 9 того же Послания к Филиппийцам говорит, что Бог-Отец "дал Ему имя выше всякого имени", т.е. имя Иисус имеет божественное, а не человеческое происхождение.

В соответствии с нашим общим подходом мы не беремся делать отсю­да вывод о нетварном предсуществованиии имени Иисус и вообще Имен Божиих, а попытаемся применить эти высказывания к сделанному выше предположению, что имена (и слова) находятся в тварном, но умопости­гаемом мире. Могут ли имена при этом существовать в вечности, вне времени ?

Западное богословие дает на это однозначный ответ: вечность (как и бесконечность) - атрибут Бога, тварный мир находится во времени. Заме­тим, что именно такой взгляд вынуждает отнести идеи "вещей", их пер­вообразы к Божественному миру. Православный взгляд на эту проблему гораздо тоньше. Кратко он формулируется так: есть разные вечности, в том числе и тварная вечность; в последней и пребывает умопостигаемый мир.

Вот как описывает тварную вечность В. Н. Лосский, опираясь на учение св. Максима Исповедника. Сказав сначала о времени как о форме бытия чувственного, он продолжает:

Но есть еще и другая вневременная форма тварного существования, свойственная бытию сверхчувственному. Это - эон (αιων). "Эон, - го­ворит святой Максим Исповедник, - это неподвижное время, тогда как время - это эон, измеряемый движением"(PG, t. 91, col. 1164 ВС).< ... > Эон находится вне времени, но, имея, как и оно, начало, он соразмерен времени. Только вечность Божества неизмерима, и это относится как ко времени, так и к зону¹⁴. ...

Страницы: 1, 2 | Вверх